Облака славы. Жизнь и легенда Роберта Э. Ли - Майкл Корда

история о задержках и напрасных усилиях во многом стала для Ли хорошим уроком армейской жизни. Во-первых, она подготовила его к медлительности инженерного корпуса в принятии любого решения, каким бы незначительным оно ни было, и к тому, как напряженно приходится его офицерам, осуществляющим огромные строительные проекты в негостеприимных местах при недостатке средств и при продвижении по службе, которое, если и происходило, то в темпе улитки - печальная история майора Бэбкока была тому прекрасным примером. Во-вторых, она научила его тому, что нужно все делать правильно до начала работы, а не наоборот. В-третьих, это, по-видимому, подсказало ему, что, когда вы оказываетесь в безвыходном положении, лучше всего выбраться из него как можно быстрее, - очень хороший урок. Ли сумел использовать все имевшиеся у него в Вашингтоне маркеры, чтобы получить назначение в Олд-Пойнт, штат Вирджиния, где строился и почти достроился форт Монро, и который находился всего в восьмидесяти милях от Арлингтона и Мэри Кьюстис. О стратегическом чутье Ли можно судить по тому факту, что лейтенант Мэнсфилд, который, как и Ли, окончил Вест-Пойнт под вторым номером в своем классе в 1822 году, оставался на острове Кокспур в течение следующих пятнадцати лет, строя то, что стало фортом Пуласки, который был закончен только в 1847 году.

Ли прибыл в Олд-Пойнт 7 мая 1831 года и сумел сочетать удивительную для того времени скорость передвижения с врожденным чувством тактики - в данном случае смелой лобовой атаки, - что не только позволило ему покинуть остров Кокспур, где он мог бы оставаться до старости, чтобы уйти в отставку седовласым капитаном или майором, но и, наконец, завоевать Мэри Анну Кьюстис. Вскоре после возвращения из Джорджии он отправился на пароходе из форта Монро, штат Вирджиния, вверх по Потомаку, чтобы навестить Мэри в Арлингтоне, где его приняли как гостя все, кроме мистера Кьюстиса, который, возможно, рассчитывал, что инженерный корпус удержит Ли на острове Кокспур, пока Мэри не потеряет к нему интерес. Ли осадил мать Мэри, читая ей и Мэри вслух из последнего романа сэра Вальтера Скотта - скорее всего, это была Анна Гейерштейнская, - пока, как будто по предварительной договоренности, миссис Кьюстис не сказала Мэри, что ее гость, должно быть, "устал и голоден", и предложила отвести его в столовую и предложить перекусить, тем самым ловко предоставив им двоим хороший повод побыть вместе без сопровождения. Когда Мэри нарезала для него кусок фруктового пирога на буфете, Ли задал вопрос, и она согласилась.

Миссис Кьюстис была в восторге (но, конечно, не в удивлении) и сразу же занялась проблемой урегулирования отношений с отцом Мэри. Однако было бы неправильно видеть в мистере Кэстисе тираническую фигуру отца. Подобно графу Ростову из романа Толстого "Война и мир", он был как пушинка в руках жены и дочери и безропотно и, возможно, с облегчением сдался тому, что, как он, должно быть, знал, было неизбежно. Действительно, есть что-то очаровательно толстовское во всей этой сцене, которая во многих других отношениях напоминает читателю Россию первой половины XIX века - большое поместье; внушительный, но плохо поддерживаемый в порядке особняк; элегантная мебель, столовое серебро и фарфор в деревенском, сельском окружении; Присутствие в доме слуг-рабов, которых одновременно и потакали, и боялись; и, конечно, предположение хозяина и его семьи, что рабство - благо для них, и что в своей простоте они тоже разделят радость от помолвки миз Кэстис с марсом Робертом. В отличие от русских крепостных, рабы были чернокожими, но во всех остальных отношениях все это напоминает мир русской помещичьей аристократии: элегантный молодой офицер без состояния, приехавший в качестве жениха дочери; ее любящий отец, который притворяется самодержавным авторитетом, но за фасадом оказывается мягким, как желе, и самовлюбленным транжирой; ее мать, которая, несмотря на все эти романы сэра Вальтера Скотта, смотрит на ситуацию более реалистично, чем ее муж; а за окном, простираясь до горизонта, сама земля, которая на самом деле плохо обрабатывается плохо контролируемыми рабами и обременена долгами.

Приведенный в движение своими женщинами, мистер Кэстис стал энергичным отцом невесты и решил устроить все как следует. Дата свадьбы была назначена на 30 июня, всего через семь недель после того, как Ли прибыл в Виргинию - блестящая победа с его стороны, - и Мэри сама приняла решение, что она разделит скромные апартаменты мужа в форте Монро и что они будут жить на его жалованье, без пособия от ее отца. Решение Мэри, несомненно, стало некоторым облегчением для человека с тысячами акров земли, но постоянной нехваткой наличных денег - даже оплата счета в 65 долларов за некоторое время до свадьбы вызвала у мистера Кьюстиса большие и неловкие проблемы. Тем не менее он был намерен выдать своего единственного выжившего ребенка замуж с большим размахом и со всеми почестями, полагающимися светской свадьбе. У Мэри должно было быть не менее шести подружек невесты; большой особняк в Арлингтоне, "который обычно имел несколько запущенный вид", был покрашен и, по возможности, отремонтирован; были приглашены гости из всех первых семей Вирджинии. Сидни Смит Ли, старший брат Роберта Э. Ли, блистательный в своей морской форме, будет шафером; особняк был настолько переполнен, что люди были вынуждены спать по трое на одной кровати, а домашние рабы работали день и ночь, чтобы приготовить незабываемый пир и украсить комнаты.

Это было самое смелое и важное решение в жизни Роберта Э. Ли. Ничто, кроме детей, не было для него так важно, как Мэри Ли; несмотря на ее непунктуальность, небрежность и неопрятность, полное отсутствие всех инстинктов, необходимых для поддержания порядка в доме, и склонность командовать "мистером Ли", как она всегда его называла, какого бы воинского звания он ни достиг, он любил ее безоговорочно и пришел не только к уважению ее сильных религиозных чувств, но и к их разделению. Она вовсе не была покладистой женой из викторианской легенды: она живо интересовалась политикой; ее суждения о современниках и начальниках Ли были гораздо резче и критичнее, чем ему было удобно, и выражались с откровенностью, которая иногда его раздражала; привыкшая с детства добиваться своего, она не так легко соглашалась с его предложениями и не скрывала своего несогласия. Он же, в свою очередь, всегда оберегал и заботился о ней, понимая, что она отказалась от жизни в большом поместье, окруженная слугами, ради гораздо более скромной и замкнутой жизни жены младшего офицера. Никто из них не мог предположить, что у них будет семеро детей; что ее здоровье